— Сперва Сажеруку удаётся стащить у тебя ключи, потом ты теряешь наших собак — и нам приходится разыскивать тебя в горах, а теперь ещё это. Отдай ключи. — Сорока протянула руку.

— Что? — Баста побледнел, как школьник, которого собираются выпороть перед всем классом.

— Ты все отлично понял. Я хочу получить ключи от застенков, от склепа и от бензохранилища. Давай сюда.

Баста не пошевелился.

— Ты не имеешь права, — прошипел он. — Мне их дал Каприкорн, и только он может забрать их у меня. — И повернулся уходить.

— Он их у тебя заберёт! — крикнула Мортола ему вслед. — Он потребует от тебя отчёта, как только приедет. Может быть, он лучше меня поймёт, почему ты не привёз Волшебного Языка.

Баста ничего не ответил. Он схватил под локти Мегги и Фенолио и потащил к двери. Сорока что-то кричала ему вслед, но Мегги не разобрала, что именно. А Баста больше уже не оборачивался.

Он запер их обоих в застенок под номером пять, где раньше сидел Фарид.

— Ждите тут, пока не придёт твой папаша! — сказал он, вталкивая девочку внутрь.

Ей казалось, что она во второй раз видит один и тот же дурной сон. Только на этот раз не было даже заплесневелой соломы, чтобы присесть, и лампочка под потолком не горела. Зато через отверстие в стене скупо проникал дневной свет.

— Потрясающе! — сказал Фенолио и со вздохом уселся на голый холодный пол. — Хлев. Какая банальность! Я-то надеялся, что у Каприкорна приготовлена по крайней мере настоящая тюрьма для узников.

— Хлев?

Мегги прислонилась к стене. Она слушала, как хлещет дождь по запертой двери.

— Да. А ты что думала? Раньше дома всегда так строили: внизу жил скот, а наверху люди. Во многих горных деревеньках до сих пор держат коз и ослов в таких хлевах. Утром скот выгоняют на пастбище, тогда на улочках дымятся кучи свежего навоза и приходится их обходить, когда выходишь купить хлеба к завтраку. — Фенолио выдернул волосок из носа, посмотрел на него, как будто ему не верилось, что такая щетина могла вырасти у него в носу, и щелчком отправил его на пол. — В самом деле чудеса! — пробормотал он. — Именно так я представлял себе мать Каприкорна: нос, близко поставленные глаза, даже то, как она складывает руки за спину и выпячивает подбородок.

Мегги взглянула на него недоверчиво.

— Мать Каприкорна? Эта сорока?

— Сорока! Это ты её так называешь? — Фенолио тихо засмеялся: — Именно так её и прозвали в моей истории. Поразительно! Остерегайся её. Характер у неё не из лучших.

— Я думала, это его экономка.

— Гм, именно так ты, видимо, и должна была думать. Так что пусть это будет пока наш маленький секрет, поняла?

Мегги кивнула, хотя ничего она не поняла. Собственно, совершенно не важно, кто эта старуха. Все не важно. На этот раз здесь нет Сажерука, чтобы выпустить их ночью. Всё оказалось напрасно, будто они и не убегали.

Она подошла к запертой двери и упёрлась в неё ладонями.

— Мо придёт за мной, — прошептала она. — И тогда они запрут нас здесь навсегда.

— Тише, тише. — Фенолио встал и подошёл к ней. — Я что-нибудь придумаю!

Он притянул её к себе, и она уткнулась лицом в его пиджак. Пиджак был из грубой ткани и пах трубочным табаком.

— Я что-нибудь придумаю, — шепнул он Мегги. — Ведь это я придумал этих подонков. Смешно было бы, если бы теперь я не сумел с ними справиться. У твоего отца была по этому поводу одна идея, но…

Мегги подняла залитое слезами лицо и с надеждой посмотрела на него, но старик только покачал головой:

— Потом. А пока объясни-ка мне, зачем Каприкорну твой отец. Это как-то связано с его волшебным чтением?

Мегги кивнула и вытерла заплаканные глаза.

— Он хочет, чтобы Мо вычитал ему кого-то из этой книжки, одного старого друга…

Фенолио протянул ей носовой платок. Оттуда выпало несколько крошек табака. Мегги высморкалась.

— Друга? У Каприкорна нет друзей.

Старик сдвинул брови. И вдруг Мегги почувствовала, как он резко глотнул воздух.

— Кто это? — спросила она, но Фенолио только утёр слезу с её щеки.

— Надеюсь, что ты встретишься с ним только на книжных страницах, — ответил он уклончиво. Потом он принялся ходить взад-вперёд. — Каприкорн, наверное, скоро вернётся, — сказал он. — Я должен подумать, что ему сказать.

Но Каприкорн не возвращался. На улице стемнело, а за ними никто не приходил. И даже поесть им не принесли. Из дыры в стене потянуло ночным холодом, и они уселись рядышком на жёсткий пол, обогревая друг друга.

— А Баста все такой же суеверный? — спросил Фенолио.

— Да, очень, — ответила Мегги. — Сажерук любит дразнить его этим.

— Отлично, — сказал Фенолио. Но ничего не прибавил.

СЛУЖАНКА КАПРИКОРНА

Оттого, что я никогда не видел ни отца, ни матери, ни каких-либо их портретов (о фотографии в те времена и не слыхивали), первое представление о родителях странным образом связалось у меня с их могильными плитами. По форме букв на могиле отца я почему-то решил, что он был плотный и широкоплечий, смуглый, с чёрными курчавыми волосами. Надпись «А также Джорджиана, супруга вышереченного» вызывала в моём детском воображении образ матери — хилой, веснушчатой женщины.

Ч. Диккенс. Большие надежды
(перевод М. Лорис)

Сажерук тронулся в путь в самый тёмный час ночи. Небо по-прежнему было затянуто облаками, сквозь которые не проглядывала ни одна звезда. Лишь месяц изредка появлялся из-за туч, изможденно-тонкий, похожий на ломтик лимона в море чернил.

Сажерук радовался темноте, но мальчик вздрагивал всякий раз, как ветви задевали его за лицо.

— Проклятье, надо было оставить тебя с куницей, — зашипел на него Сажерук. — Ты так стучишь зубами, что нас по одному этому стуку обнаружат. Погляди вперёд. Там ты увидишь кое-что, чего действительно стоит бояться! Не духов, а ружья.

Всего в нескольких шагах от них начиналась деревня Каприкорна. От новых прожекторов между серыми домишками было светло как днём.

— Вот и рассказывайте о пользе электричества, — прошептал Сажерук, пока они крались вдоль автостоянки.

Между машинами ходил взад-вперёд скучающий часовой. Он, зевая, прислонился к грузовику, на котором Кокерель привёз коз, и надел наушники.

— Отлично! Эдак тут целая армия пройдёт, а он и не услышит, — прошептал Сажерук. — Видел бы это Баста, парню пришлось бы поголодать три дня под замком в хлеву у Каприкорна.

— А что, если нам пройти по крышам?

В глазах Фарида больше не было страха. Часовой с ружьём не был ему и вполовину так страшен, как духи, жившие в его воображении. Сажерук только головой покачал на такое неразумие. Но идея с крышами была неплохая. По одному из соседних со стоянкой домов вился виноград. Его уже много лет не обрезали. Как только часовой, покачиваясь в такт гремевшей у него в ушах музыке, отошёл в противоположный угол, Сажерук подтянулся на затвердевших ветках. Мальчик лазал по деревьям ещё ловчей его. Он гордо протянул ему руку, уже стоя на крыше. Как кошки, они пробирались по крышам все дальше, мимо труб, антенн, прожекторов Каприкорна, направленных вниз, так что выше их всё скрывалось в непроницаемой тьме. Раз под ботинками Сажерука сорвалась черепица, но он успел её подхватить.

Добравшись до площади между церковью и домом Каприкорна, они съехали вниз по водосточной трубе. Минуту-другую Сажерук, пригнувшись и затаив дыхание, стоял за штабелем ящиков и высматривал часового. Не только площадь, но и узкая улочка вдоль дома Каприкорна была залита ярким светом. У фонтана перед церковью сидела чёрная кошка. У Басты бы замерло сердце при этом зрелище, но Сажерука больше беспокоили часовые перед домом Каприкорна. Один из них, крепкий, приземистый парень, четыре года назад отыскал Сажерука на севере, в городе, где тот собирался устроить своё последнее представление. Взяв на помощь ещё двоих, он доставил его сюда, и тут Каприкорн расспросил его о Волшебном Языке и о девочке — так, как умел расспрашивать Каприкорн.