Фарид кивнул и почесал ступни. Они были все в муравьиных укусах.

— Она не умеет говорить — немая, как рыба. Сажерук носит в рюкзаке её фотографию. Она ему уже не раз помогала. Кроме того, он, по-моему, влюблён в неё.

Ему легко было всё это разнюхать в деревне. Там было много мальчишек не старше его. Они мыли чернокурточникам машины, чистили сапоги и оружие, носили любовные письма… Любовные письма ему приходилось носить и прежде, в другой жизни. Сапог он там не чистил, а оружие доводилось, и ещё убирать верблюжий помёт. Начищать до блеска машины было определённо приятнее.

Фарид взглянул на небо. Там проплывали крохотные облачка, белые, как лебединые перья, перистые, как цветы акации. Здесь на небе часто бывали облака. Это нравилось Фариду. В том мире, откуда он пришёл, небо было всегда одинаково чистым.

— Уже завтра… — пробормотал Волшебный Язык. — Что мне делать? Как вызволить её из дома Каприкорна? Может быть, ночью я мог бы туда проникнуть? Мне бы такой чёрный наряд, как у них…

— Я тебе его принёс. — Фарид вытащил из рюкзака куртку, а за ней и брюки. — Это всё сушилось на верёвке. А для Элинор у меня платье.

Волшебный Язык смотрел на него с таким откровенным восхищением, что Фарид покраснел.

— Ты просто дьявол! Может, тебя нужно спросить, как вытащить Мегги из этой деревни?

Фарид смущённо улыбнулся и потупился. Спросить его? Никто никогда не интересовался его мыслями. Он всегда был только ищейкой, осведомителем. Планы строили другие: планы грабежа, разбойных нападений, планы мести. Собаку не спрашивают. Собаку бьют, если она не слушается.

— Нас только двое, а там их не меньше двадцати, — сказал он. — Это будет нелегко…

Волшебный Язык посмотрел в сторону укрытия, где под деревьями спала женщина.

— Элинор ты не считаешь? Это ты зря! Она намного воинственнее меня и страшно разъярена сейчас.

Фарид не мог сдержать улыбки.

— Ну, значит, трое, — сказал он. — Трое против двадцати.

— Да, звучит довольно безнадёжно, понимаю. — Волшебный Язык вздохнул и поднялся с земли. — Пойдём расскажем Элинор, что ты узнал, — сказал он.

Но Фарид остался сидеть на траве. Он поднял сухую ветку, из тех, что валялись повсюду вокруг. Отличный хворост для костра. Здесь его было сколько хочешь. В прежней его жизни за таким хворостом надо было ехать очень-очень далеко. Он был на вес золота. Фарид взглянул на ветку, провёл пальцем по сухой коре и бросил взгляд в сторону деревни Каприкорна.

— Нам мог бы помочь огонь, — сказал он. Волшебный Язык посмотрел на него, не понимая.

— Как это?

Фарид подобрал ещё ветку, потом другую. Он складывал в кучу сухие сучья и ветки, которые здешние деревья сбрасывали, будто им их девать некуда.

— Сажерук научил меня укрощать огонь. Это как с Гвином: он кусает только того, кто не сумеет его схватить, а если обращаться с ним правильно, он будет слушаться. И Сажерук научил меня этому. Если мы применим его в нужное время и в нужном месте…

Волшебный Язык нагнулся, поднял сухую ветку и провёл по ней ладонью.

— А как ты загонишь его обратно, когда он разгуляется? Дождя не было уже давно. Ты оглянуться не успеешь, как холмы запылают.

Фарид пожал плечами.

— Только если не повезёт с ветром. Но Волшебный Язык покачал головой.

— Нет! — сказал он решительно. — На то, чтобы играть с огнём в этих холмах, я пойду в последнюю очередь. Давай проберёмся сегодня ночью в деревню. Может быть, нам удастся прошмыгнуть мимо часовых. Может быть, они плохо друг друга знают и примут меня за одного из своих. Ведь однажды нам уже удалось от них ускользнуть. Может быть, нам это и во второй раз удастся.

— Довольно много «может быть», — сказал Фарид.

— Знаю, — ответил Волшебный Язык. — Знаю.

ВЫДУМКИ ДЛЯ БАСТЫ

Фенолио быстро сумел убедить охранявшего дверь часового, что ему нужно немедленно поговорить с Бастой. Старик был мастер врать. Он плёл истории из ничего быстрее, чем паук паутину.

— Чего тебе, старик? — спросил Баста, появляясь в дверях. Он захватил оловянного солдатика. — Держи, маленькая ведьма! — Он протянул его Мегги. — Я бы бросил его в огонь, но меня здесь никто больше не слушает.

Оловянный солдатик вздрогнул при слове «огонь», усы у него стали дыбом, а в глазах отразилось отчаяние, больно кольнувшее Мегги. Ей казалось, что она слышит биение маленького сердца у себя в горсти. Она вспомнила конец этой сказки: «Тут оловянный солдатик совсем расплавился. От него остался только крошечный кусочек олова. На следующий день, когда служанка выгребала золу, она нашла в топке оловянное сердечко».

— Да, тебя здесь никто больше не слушает, мне тоже так кажется. — Фенолио смотрел на Басту сочувственно, как отец на сына, — он и был в некотором роде его отцом. — Поэтому я и хотел с тобой поговорить. — Он заговорщически понизил голос: — Хочу предложить тебе сделку.

— Сделку? — Во взгляде Басты мешались страх и высокомерие.

— Да, сделку, — тихо повторил Фенолио. — Мне скучно! Я ведь, как ты выразился, писака. Мне, чтобы жить, нужна бумага, как другим хлеб и вино или ещё что-нибудь. Принеси мне бумаги, Баста, и я помогу тебе снова получить ключи. Те ключи, что отобрала у тебя Сорока.

Баста вытащил нож. Когда он щелчком раскрыл его, оловянный солдатик так затрясся, что выронил штык.

— Как ты это себе представляешь? — спросил Баста, вычищая остриём ножа грязь из-под ногтей.

Фенолио нагнулся к нему.

— Я напишу тебе заклинание, насылающее хворь. Такое, что Мортола сляжет на много недель, и у тебя будет время доказать Каприкорну, что ключам лучше находиться у тебя. Конечно, заклинание действует не сразу, тут нужно время, но зато, когда уж оно подействует, можешь мне поверить… — Фенолио многозначительно приподнял брови.

Но Баста сделал презрительную гримасу:

— Я уже пробовал — и пауками, и петрушкой с солью. Старуху ничем не проймёшь.

— Петрушка и пауки! — Фенолио тихо рассмеялся. — Глуп же ты, Баста. Я говорю не о детском колдовстве. Я говорю о буквах. Буквы могут принести и добра и зла больше, чем что бы то ни было, уверяю тебя. — Фенолио понизил голос до шёпота: — Я ведь создал тебя из букв, Баста! Тебя и Каприкорна.

Баста отшатнулся от него. Страх и ненависть — брат с сестрой, и Мегги видела на лице Басты то и другое разом. Но она видела и другое: он верил старику! Он верил каждому его слову.

— Ты колдун! — выдавил он из себя. — И тебя, и девчонку надо бы сжечь вместе с этими проклятыми книгами, а заодно и её папашу. — И он поспешно трижды плюнул под ноги старику.

— Плюёшься? Это от чего помогает — от сглаза? — насмешливо сказал Фенолио. — Насчёт сжечь — мысль не новая, Баста, но у тебя особенно новых мыслей никогда не бывало. Ну что, мы сговорились или как?

Баста таращился на оловянного солдатика, пока Мегги не спрятала его за спину.

— Ладно, — хрипло сказал он потом. — Но я буду ежедневно проверять, что ты там нацарапал, понял?

— Конечно! — Фенолио энергично кивнул. — Да, мне бы ещё ручку. Чёрную, если можно.

Баста принёс ручку и целую стопку белой писчей бумаги. Фенолио с глубокомысленным видом уселся за стол, положил перед собой лист бумаги, сложил его, а потом аккуратно разорвал на девять частей. На каждой части он написал пять букв; буквы были везде одни и те же, витиеватые и неразборчивые. Потом он тщательно свернул все бумажки, плюнул на каждую и протянул их Басте со словами: